Одна встреча

Кто мне виноват, кроме меня самого? Я не пожелал быть для них раскрытой книгой, и они читают меня по обложке. По серой, истертой коже и мрачному взгляду. По ухмылке, пробегающей от своих же шуток. По молчанию. Им так удобно сортировать людей.

Так думал мальчик летом, лениво теребя край толстовки, надвинутой по самые брови. Серенькая, неприметная толстовка практически сливалась с окружавшим его городом. Если бы он остановился, он стал бы частью этого унылого пейзажа. И он перестал идти. Тощий силуэт отчетливо был виден на фоне автомобиля, промчавшимся рядом. Машина исчезла, и он снова стал невидимым для глаз всех прохожих. Он стоял как волнорез среди огромной толпы, обходившей его по широкой дуге, как прокаженного.

Он ускорился, желая влиться в толпу, почувствовать тепло тел, но люди расступались перед ним молча, не выказывая никаких эмоций. Только один тучный человек прокричал ему вслед:

-С такой кислой рожей тебя на кладбище нести! Ха-ха-ха-ха-кх… - закашлялся он.

Улыбнувшись, он как наяву услышал слова своей одноклассницы:

- Артур… Ну ты когда улыбаешься… Ты уродлив, ты похож на осла, когда пытаешься улыбаться. Урод! – последние слова она кричала ему в уши, повторяя снова и снова, снова говоря, что он уродлив.

Как слова на песке, как жизни людей, его улыбка стерлась с его лица. Закрыв глаза, он мог представить мир, где его любят и уважают… Но серая реальность явилась ему в образе слепой старушки, осторожно тыкающая его ногу клюкой и бессвязно бормочущая.

- Вы потерялись? – кашлянув, он убрал ногу из-под резной деревянной трости, дрожащей в иссыхающих руках старухи.

- Да-да, внучок, моя собачка куда-то запропастилась, уже и не знала что делать… - радостно начала шамкать старая женщина.

Толпа по-прежнему огибала их, сотни пар обуви стучали по асфальту, создавая иллюзию странного дождя. Старушка торопливо говорила, поминутно откашливаясь, чтобы снова разразиться тирадой. Временами Артур слышал фразы «…Негодная собака… В питомнике-то, небось научится!...», «…Моя соседка Наталья…», «…Лодой человек!»

-Молодой человек! Вы меня слушаете?! – водянистые бледно-голубые глаза сузились, старушка нетерпеливо трясла клюкой, постукивая ей по асфальту. Она смотрела в сторону, думая, что Артур там. Создавалось чувство, что она видит, так напряженно она сверлила взглядом пустоту. Капля холодного пота скатилась по позвоночнику, огибая все тощие позвонки, судорожный вздох Артура стал причиной разворота странной старухи в его сторону.

Теперь ее глаза смотрели в его глаза, пока он медленно выдыхал, говоря себе, что ему почудилось. Развернувшись, она улыбнулась, показав только четыре сохранившихся резца. Четыре белых, как фарфор и острых резца, как у хищника. Секундное закрытие век освежило его голову, и он увидел только беззубый рот. Много ли надо для одинокого человека, чтобы сойти с ума?

- Проводи меня до дома, дорогой. Совсем не слушаешь старую… - проскрипела она, сразу преобразившись. Она выпрямилась, перестала подгибать ноги и не стала опираться на клюку, до этого скрытую ее одеждой.

Мальчик обратил внимание на ту вещь, с которой старуха доселе не расставалась и активно ей жестикулировала. Дубовая трость, с выжженной на ней символами «ਪਿਸ਼ਾਚ ਹਰ ਜਗ੍ਹਾ ਹੁੰਦੇ ਹਨ, ਧਿਆਨ ਨਾਲ ਦੇਖੋ». Он не смог это прочитать, потому что старуха быстро двинулась вперед с неприсущей ей быстротой. Артем уже сомневался, слепая ли она.

- Не стой столбом, помоги мне. – не оборачиваясь, сказала негромко она.

Несмотря на странный дождь шагов, он услышал это и твердо двинулся к старушке, собираясь взять ее под локоть. Клюка снова мерно застучала по асфальту, старушка быстро уводила его с места, где они до этого стояли. Толпа все так же расступалась перед ними, мелькая сотнями лиц.

Старая женщина так и не сказала своего имени, но это было не важно.

Они шли сквозь толпу, так же, как раскаленный нож разрезает масло, шипя, оно отделяется и плавится. По тротуару рысцой пробежала собака и уже тогда, когда она хотела перебежать через дорогу, женщина проворно схватила ее за горло. Будто спохватившись, она перестала сжимать ей шею и притянула к себе за ухо.

-Негодная тявкалка! Веди меня домой. – Приказала старуха, отпустив ее.

Собака опустила хвост, до этого момента стоявший торчком и боязливо покосилась на нее. Зрачки собаки заняли всю радужку, она медленно потрусила вперед. Женщина величаво двинулась следом, легко ступая по земле. Не осталось и следа от той болтливой старушки, что слепо нащупывала путь тростью.

Ее тряпье полоскало ветерком и теперь стало понятно, что это черное платье, поверх которого нелепо висел темно-коричневый платок с истершимся узором. Платье было достаточно консервативно: руки были скрыты плотной черной материей, ткань плотно облегала достаточно хорошо сохранившуюся фигуру. Не было ни вырезов на груди, ни разреза вдоль бедра, ткань практически обнимала икры женщины.

Все это Артур увидел за те десять секунд, пока она спокойно шла за (своей ли?) собакой. Последнее, что он увидел, прежде чем она скрылась в волне людей – ее вполне зрячий взгляд и снисходительную улыбку, которая тут же растворилась на ее потрескавшихся губах.

«Четыре клыка? Не может быть!» - вздрогнул он от ее улыбки.

Артур поежился от холода, проникавшего под толстовку и рассеянно чихнув, посмотрел на горизонт. Солнце клонилось к закату, сделавшись кроваво-красным. В этом обманном свете стены грязно-серых зданий окрасились в алый цвет, хищно игравший бликами. Забираясь в переулки и соединяясь там с тьмой, он давал удивительное детище этого союза.

Бордовое неестественное свечение было там, где встречались тьма и алый свет заката. Оно светилось изнутри, маня к себе, вызывая желание зачерпнуть его ладонями, погладить, пропустить сквозь пальцы…

Вечер настал невероятно быстро и уже тень, а не солнце властвовало над городом. Тьма захватывала все больше места, и казалось, что солнце не появится уже никогда. Последние алые блики заката брызнули под ноги толпе и растворились в мягкой мгле вечера.

Артур торопливо пошел домой, про себя чертыхаясь, что потерял так много времени на странную старуху. Он все еще колебался и очень сомневался, слепая ли она. Если нет, зачем ей притворяться слепой? Хотя мало ли какие развлечения у пенсионеров, черт их знает… Попугать мальцов, чем не развлечение? – Артур хмыкнул, представив, как глупо он выглядел – Да эта старушка еще хоть куда, раз такое свето-шумовое представление разыграла у меня под носом…

Тихий хлопок двери возвестил о приходе Артура домой. Снимая с себя толстовку, он услышал тихий стук чего-то об пол, с интересом наклонился над неким предметом. Присел на корточки, медленно моргнул, вздохнул и увидел все тот же предмет. Ослепительно белый, свежий конверт.

-Как же этот сейчас… Устарело… - приглушенно и ошарашенно прошептал он.

Он торопливо, жадно схватил его, услышав ласковый шорох бумаги, и помчался из темной прихожей в свою комнату. Ударился мизинцем ноги об тумбочку, проклял все на свете и торопливо доковылял на одной ноге до места назначения. Тяжело дыша, он включил настольную лампу, сел на старый скрипучий стул. Почувствовав, что его пальцы вспотели, он торопливо вытер их об штаны и наконец, перевел взгляд на так волнующую его бумагу.

Запах свежеиспеченных булочек впитался давно в стены этой комнаты, сколько бы Артур не оставлял форточку открытой, аромат хлеба так и не выветрился. Он и в этот раз оставил ее открытой. Надеясь, что аромат, такой родной и знакомый, исчезнет из его кельи и перестанет напоминать о семье. Вся мебель в этой комнате была до боли знакомой, кое-где затертой. Стулья, просиженные когда-то многочисленными гостями, столы с резьбой на ножках, большие, богатые сервизы – все это стало ненужным, когда его семьи не стало. И он продал все это; соседям ли или тем самым «гостям», что так часто бывали у них. Единственное, что он оставил это был ветхий венский стул, на котором во главе стола сидел отец, положа ногу на ногу и покачивая ей, переговариваясь с гостями. Время от времени он слушал байку соседа и разражался раскатами смеха, и все детство Артур думал, что это и есть «Гомеровский хохот». Он уже смутно помнил его лицо, но он четко помнил чистые и аккуратные усы, которыми он гордился и поглаживал их при «важных разговорах», как объясняла ему мама.

Он с трудом прервал цепочку воспоминаний и взял в дрожащие руки ослепительно белый конверт. Не было указано ни адреса, ни автора письма. Он досадливо поморщился и аккуратно надорвал кончик бумаги, вытащив из конверта такую же чистую и белую бумагу. Лист лежал сложенным в конверте, и он вытряхнул его на стол, поправив лампу. Синие чернила были еще свежими и видно, что писали это без спешки, все взвесив и обдумав. Он жадно вчитывался в размашистые буквы, написанные небрежно. Казалось, автор письма был безумно рад и выразил все свои эмоции в одном только почерке. Содержание письма было примерно таким:

«Я все еще не знаю, кому я отдам мое письмо, а вместе с ним и все мое имущество. Все, что я знаю это то, что мне скучно здесь жить и на старости лет я отрекусь от своего наследства.… Уже отрекаюсь, выводя эти буквы на бумаге. Если ты читаешь их, эти ничего не значащие слова, значит, ты достоин этого. Прими мой дар, возможно посмертный, почти этим подарком мою жизнь. Возможно, ты никогда не узнаешь моего имени, это не важно. Совсем не важно, ведь все мы – песчинки в Мироздании.

Теперь перехожу к главному. Вместе с этим письмом ты получил мое завещание. Оно вшито внутрь конверта, аккуратно достань его и прочитай. Теперь ты богат и обеспечен, а я спокойна за свою жизнь».

Артур нервно сглотнул и аккуратно раскрыл конверт. Завещание и вправду было вшитым в него белыми нитками. Последний стежок был незашитым и Артур начал медленно распускать шов, не веря своим глазам. Он уже знал, чье это было завещание. Странная старушка приобрела в его глазах новое значение.

Новое, совсем другое значение.